Бухенко Владимир Федорович, разведчик, родился 3 Февраля 1924
Войну я познал в первый день.
Первый день войны, как вы знаете из песни:
“22 июня ровно в 4 часа
Киев бомбили, нам объявили, что началась война”.
Так что я узнал, проживая в Киеве, в первый же день, что такое война. Затем я из Киева эвакуировался с одним из военных заводов в тыл в город Фрунзе, Киргизской республики, где прямо на поле восстановили завод, прямо заливали фундамент для станков, устанавливали станки и выпускали патроны, а в это время шло строительство цехов, электростанций и так дальше.
Поэтому я познал и трудовой фронт в начале войны, оттуда, с этого военного училища, 6 октября 1942 года я был призван в армию, в пехотное училище. Там же прошел ускоренный курс пехотного училища. В это время были тяжелые бои на Украине, Харьковская операция, Сталинградские бои, и нас с училища направили на фронт, не присвоив офицерского звания. Считали, что, возможно, по пути придет приказ о присвоении офицерского звания. Но приказа мы так и не дождались, и прибыли на фронт рядовым солдатами.
Здесь построили нас и стали распределять по полкам 27 дивизии 62 армии Чуйкова. По пути на фронт мы, конечно, интересовались, а как там, на фронте, солдаты воюют. Нам встречались многие эшелоны, идущие с фронта с ранеными солдатами и офицерами. Мы не пропускали ни один эшелон, чтобы не встретиться с этими ранеными товарищами и не узнать с какого фронта, с кем воевали. И у нас складывалось мнение, что едим мы на фронт, а оттуда или через месяц или через два обратно в тыл ранеными или будем убиты.
Поэтому, когда приехали на фронт и построили нас, выходит один старший лейтенант и спрашивает, а кто хочет в разведку. А в разведку брали только добровольцев, принудительно приказом никого в разведку не брали. Я со своим товарищем, с которым вместе учились в училище и ехали на фронт, говорим, пойдем, запишемся в разведку. Если погибать, то как можно дороже нужно продать свою жизнь. Чтобы как можно больше принести пользы для внесения победы в этой войне.
И мы подошли к этому старшему лейтенанту и записались, так я попал в разведку. Из этого многочисленного пополнения в разведку попали 10 человек. И в этой 23-й развед. роте 27-й гвардейской станковой дивизии 8-й гвардейской армии, а перед этим 62-й 8-й гвардейской армии я прошел весь боевой путь.
После Сталинграда освобождал Украину, Молдавию, Белоруссию, Польшу, и закончил бои в Берлине, непосредственно у Рейхканцелярии, где находился Гитлер, Геббельс и его вся свита.
На моем боевом пути более 300 взятых в плен солдат и офицеров немецкой армии. Мне пришлось форсировать 11 многоводных рек, таких как Северский Донец, Южный и Западный Буг, Днестр, Днепр, Вислу, Одр и многие другие, более мелкие речки.
Наша группа разведчиков первыми форсировали на подручных средствах Вислу, захватили небольшой плацдарм, уничтожили прикрытие немецкое и дали возможность пехоте следовать за нами и завоевывать плацдарм. Нам перед этим обещали, а был такой приказ главнокомандующего, что первым, кто форсирует такие рубежи, а этот приказ был в связи с форсированием Днепра, присваивать звание героев Советского Союза. Нам тоже пообещали, что присвоят звание, но когда пришло дело к награждению оказалось, что присвоили звание героев командиру дивизии, одному командиру батальона и одному солдату с этого батальона, которые, якобы, южнее нас форсировали реку первыми.
Я брал языков в ближайшем тылу немцев, в частности, наша вся рота на Украине ходила в тыл к немцам к станции Близнецы, по-моему, Харьковской области, в 43 году.
Тогда у немцев был приказ при отходе оставлять нам мертвую зону, уничтожать все, что может пригодиться для советской армии, для народа, который жил на Украине. Они жгли подряд все села перед отходом, здания из кирпича подрывали, все станции, водонапорные башни, железную дорогу специально крепили за паровозом крюк, все шпалы ломали, а рельсы, каждую подрывали в трех местах, на стыках и посередине.
Хлеб, который к этому времени убирали на Украине, все что не успевали увезти, все жгли. Скот, который не смогли увезти в Германию, при нашем наступлении расстреливали. Население, особенно все мужское население, особенно молодое население, угоняли за Днепр, оставляя, таким образом, всю мертвую зону на Украине до Днепра. После Днепра они уже не могли так планово отступать, поэтому мы им там уже не давали творить такие безобразия. Нам была поставлена задача проникнуть в тыл к немцам на 12 км к станции Близнецы и там завязать развед ротой бой с немцами, чтобы создать панику в их тылу и не дать им взорвать станцию. Мы это задание выполнили, будучи в тылу в течение двух дней. Нам там пришлось принять бой с колонной немцев, которые отходили с переднего края. Конечно, наделали там паники у немцев, и они действительно не успели взорвать станцию и населенный пункт.
В таких, кажется, необычных действиях наших разведчиков мне пришлось побывать, и брать языка с переднего края, и брать пленных и вести бой в тылу противника, и даже ходить парламентером. Ну а если говорить о языке, на Украине нам пришлось брать языка прямо днем. Обычно это ночной поиск, ночью нападали на оборону противника из траншеи, брали уцелевших немцев или пулеметный расчет. Это не всегда удавалось, часто немцы обнаруживали, вели огонь, убивали, ранили наших разведчиков. В одном из боев на Украине нам поставили задачу взять языка днем. Мы выбрали такое место, где расстояние между нашим и немецким передним краем занимало где-то 40-50 метров. Так что с нашего края можно было бросать гранаты немцам, а немцы бросали гранаты нашим. Но так как нейтральная полоса была очень узкая, ночью здесь все время вели огонь и наши и немцы. А немецкие солдаты, к тому же, оснащали передний край все время ракетами. Поэтому ночью там было бесполезно действовать. Решили мы пойти на такую хитрость, ночью немцы все время дежурят там, а днем отдыхают, дежурит только пулеметная установка. Решили мы преодолеть эти 50 метров, ворваться в оборону немцев, захватить языка и вернуться обратно. Так мы и сделали. А перед этим мы создали примерно такую же оборону у себя в тылу, отработали действия с минометчиками, которые в это время должны были открыть огонь по флангам, чтобы немцы попрятались в траншеях. Таким образом, мы захватили языка не потеряв ни одного человека, а немцы очухались, когда мы уже были на своем переднем крае.
Ценные сведенья.
Мне пришлось действовать в тылу у немцев уже в начале 45 года, на территории Польши. После взятия города Лодзь нам, группе разведчиков из 6 человек, была поставлена задача — проникнуть в тыл примерно на 20 км, где была создана немецкая оборона, и выяснить, занята эта оборона немецкими войсками или нет. Если занята, выяснить, какими частями, какими силами. Мы проникли на танках-разведчиках, а сплошной обороны тогда не было, выяснили, где находятся немцы, они отдыхали ночью в населенном пункте, и ночью взяли в плен группу немцев. Документы взяли какие у них были, но пока мы их вывели и стали обыскивать, в это время к нам направился строй немцев и мы, чтобы не попасть к ним в плен, неожиданно напали на эту группу, таким образом, объединили 41-го немца, в том числе троих офицеров.
Мы построили их, создали колонну и вдали от дороги по зимнему полю повели их в направлении наших войск к Лодзь, наблюдая за движением войск по дороге. Сначала прошла колонна немцев, затем, через некоторое время прошла колонна танков, уже наших. Мы вывели немцев на дорогу и повели уже по дороге. Нам встретилась вторая колонна танков наша, танкисты останавливали колонну и бросались к нашим пленным немцам. Им было интересно увидеть живых немцев, которых они практически не видели, так как те в основном в тылу находились. в конце концов, вывели этих немцев к нашим войскам, сдали их и сообщили ценные сведенья нашему командованию.
Тяжелые бои
Мне пришлось вести тяжелые уличные бои в городе Познань, это недалеко от немецкой границы, которая была немецкими войсками захвачена в 39 году и присоединена к Германии. Это город – крепость, крепости построены еще в первую мировую войну, окружали весь город, а в центре была крупная цитадель. Мне пришлось вести там очень тяжелые бои.
Наше командование рассчитывало, что в городе окружено примерно 20.000 немецких солдат и офицеров. В действительности их оказалось 60.000, а для уничтожения этой окруженной группировки был оставлен корпус наш 29-ый гвардейский стрелковый корпус 8-ой гвардейской армии. Наступавших было меньше чем оборонявшихся, поэтому бои шли очень тяжелые в течение месяца. В конце концов, мы вышли к центру города, где находилась цитадель, крепость, окруженная рвом и минными полями, а в крепости — отдельные здания для ее обороны. Просто так взять эту крепость было невозможно.
Наша авиация начала бомбить эти крепости в цитадели, но бомбы не наносили им вреда. Их крыши были покрыты землей толщиной 3-5 метров, и на крышах росли деревья и кустарники. Бомбы делали воронки в этой земле, не наносив им вреда. Нам пришлось на эти крепости перекидывать лестницы, чтобы по ним забраться на крыши. У крепостей были отдушины, откуда внутрь попадал воздух. Саперы бросали взрывчатку, за ней толь, смолу и зажигали, чтобы дымом выгнать немцев. Так мы прорвались внутрь цитадели, заняв первые крепости. Ну а потом к следующему ряду крепостей невозможно было таким образом подойти. И мне начальник разведки дивизии, по приказанию командира дивизии, поставил задачу взять двоих разведчиков и идти в ближайшую крепость на переговоры о капитуляции. И вот я с двумя разведчиками, взяв тряпочку в виде носового платка, пошел к этим крепостям и выбрал одну из них, ожидая, что в любую минуту по нам может любой немец открыть огонь, как они это делали во многих местах, особенно в Сталинграде. Или нарваться на мину, которые заложены на пути к этим крепостям. По опыту мы знали, что немцы в основном парламентеров пропускали, но на обратном пути открывали огонь и убивали. Так мы подошли целые и невредимые к одной из крепостей, на входе с обратной стороны нас уже ожидало ее командование, несколько немецких офицеров, в том числе командир этой крепости.При входе стояли два танка, экипажи этих танков тоже находились в крепости. Я стал вести переговоры с руководителем. Говорил, что их положение безвыходно, если не сдадутся, они будут уничтожены, при этом, чтобы не приносить лишних жертв и своему гарнизону, и нашим войскам, лучше сложить оружие. В это время как раз совпало, что наши саперы подорвали стену, чтобы пустить в эту цитадель танки и самоходные установки. Произошел взрыв большой силы, я это использовал в своих переговорах, говорю: “Вот передняя крепость, в ней не хотели сдаваться и ее взорвали. Такая судьба ждет и вашу крепость”. Командир говорит, что им нет приказа о сдаче в плен, а немцы в этом отношении были педантичны. Без приказа они сдаваться не решались, потому что за это могли поплатиться те командиры, которые принимают решение о сдаче в плен, жизнью поплатиться.
Я им говорю, — “Ваш начальник цитадели не может издать такой приказ, потому что он уже застрелился”, — а это действительно было так, — “и приказа такого отдать уже не сможет”. В конечном итоге командир этой крепости согласился капитулировать.
Таким образом, гарнизон этой крепости сдался в плен. Всего в числе этого гарнизона было примерно 200-250 человек.
Павел Петрович Селентьев, погиб. Погиб как, погиб не в бою, а геройски, я скажу. Погиб, выручая своих друзей разведчиков.
Значит, ходили в разведку, в Польше это было, на плацдарме южнее Варшавы. Взяли языка, зимой это дело было, вернулись. Павел пришел в блиндаж, а тот был вырыт в земле и накрытый сверху бревнами, окошко маленькое, а перед окошком полочка для гранат, ребята свободные лежат на нарах, отдыхают, а один топит печку. Приходит, говорит, дайте хоть погреться, а мы в фуфайках ходили. И стал вынимать гранаты, а в фуфайках в каждом кармане по две гранаты было. Когда шли на задание, их нужно было бросать, чтобы немцев в переднем крае хватать. Но трудно было в таком положении выдернуть чеку у гранаты, поэтому делали так: чеку выдвигали, чтобы она легко выдергивалась, и можно было сразу ее бросать. Павел приготовил так гранаты, но бросать их не пришлось, так как взяли языка своими силами. Он эту гранату поставил в карман, и когда стал вынимать из кармана, чека эта зацепилась, и произошел щелчок, через три секунды взрыв. Один из ребят понял, что сработал взрыватель, и бросился к выходу, кто прижался к земле, а парень, который печку топил, не понял, только повернулся.
А что делать Павлу? Через три секунды взорвется граната, а он не может ни выйти, ни бросить ее куда-то, а если взорвется, значит, все в блиндаже погибнут или ранены будут. И он принимает решение – падает в проход и своим телом прикрывает. Граната взрывается, ему отрывает руку, ранит тело, но он остается жив.
Его быстро на повозку и в сан. бат. А Павел играл хорошо на губной гармошке, мог в самую трудную минуту поднять настроение всех друзей. Он был нашего возраста, а мы его по имени отчеству называли, Павел Петрович, уважали потому что. Его положили уже на повозку вести в сан. бат. а он говорит: “Гармошку мне”. Нашли гармошку, дали ему, повезли в сан. бат. Но по пути он умер.
Встреча с братом
Я брал Варшаву, Лодзь, Познань, тут на плацдарме я встретился со своим братом, которого не видел до этого пять или шесть лет. Списались с ним, а случайность в том, что моя и его армия оказались на одном плацдарме. Мы завоевали этот плацдарм, а он освобождал Молдавию, после этого перебрасывали их на наш плацдарм. Он мне описывал в письмах свой путь, и я понял, что он ко мне едет. Я, соответственно, ему хотел написать в письме, где я нахожусь. Но цензура проверяет письма, я не могу написать название или номер дивизии, все это зачеркнут. Я ему пишу письмо такое: “Адрес мамы изменился, она живет на той же улице, но номер дома 8, квартира 27.” Следом за этим письмом послал другое : “Дом – это номер армии, а квартира – номер дивизии”. И таким образом он узнал мою армию и дивизию. Буквально за три дня до наступления с этого плацдарма он прибыл ко мне в развед. роту и мы с ним встретились и три дня мы были вместе. И потом опять разошлись, началось наступление, мы вместе брали Берлин, но там была такая неразбериха, что встретиться мы не могли, он остался в Берлине, а меня отправили на юг Германии. После этого мы еще шесть лет не виделись. В течение 12 лет мы встретились один раз.
Война – это не только подвиги на поле боя, война – это тяжелые физические испытания организма человека, на войне приходится переносить огромные физические и моральные нагрузки, не раз приходится прощаться с жизнью. Когда попадаешь в такую обстановку, кажется, что положение безвыходное и ты проживаешь последние минуты своей жизни. Ну, достаточно сказать о физическом состоянии, вот здесь, в Молдавии, при переходе с плацдарма с юга, с Поланки на Шерпенский плацдарм, в очень тяжелое время непогоды, ливня, града, снега с дождем, промокшие насквозь, совершая 40 километровый переход, у нас по пути только с одного полка умерли от переохлаждения 6 человек. Только за один переход. Вы знаете что Суворов за переход в Альпах награждал солдат правительственными наградами. Ведь какие физические нагрузки приходится переносить при таких переходах, без участия в боях.
А находясь все время в боях, люди сходят с ума от морального напряжения. Мне пришлось видеть на своем пути несколько случаев, когда солдаты сходили с ума. В частности, в 1943 году перед форсированием северного Донца, когда шли там тяжелые бои, постоянный огонь, артиллерийский, минометный, и вдруг, один солдат под этим огнем с котелком бегает и просит у солдат, которые сидят в окопчиках в траншеях, кипяток. “Дайте мне кипятку”. Сошел с ума, не обращая внимания на огонь, бегает и просит кипятка, водички попить чай.
Когда я был парламентером и вел переговоры, при которых, в конце концов, гарнизон сдался в плен, я с командиром стоял внизу до последнего солдата и ждал, когда они будут выходить. Когда все вышли, один немецкий солдат бегает по проходу и что то ищет, не находит себе места. Я спрашиваю у командира, почему, что это он делает. А тот говорит: “Сошел с ума в этих боях в этой крепости”.
Война — это не только ранения убийства от снарядов, от мин, война — это очень тяжелая нагрузка, и физическая и моральная. Поэтому в армию берут физически здоровых людей.
А о чем я мечтал? Понимаете, будучи все время на переднем крае, главное укрытие спасение жизни – это земля. Это твой окопчик, твой блиндаж, это твой бугорок за который ты можешь спрятаться от пуль или осколков. И это день и ночь в этой земле. И понимаете, одна мечта, если вернешься живой с этой войны – лечь в мягкую постель, а перед этим умыться в бане и отдохнуть в такой спокойной обстановке.
А ведь в бане не мылись месяцами, лишь только когда где-то во втором эшелоне, тогда можно. Делали свои фронтовые бани, в бочках грели воду, купались и там же в этих бочках белье парили от вшей, которые преследовали всю войну.
Ну и конечно, мечта – поесть домашнюю пищу. У меня, например, было такое желание – поесть вареники с сыром и сметаной, вот была моя мечта. Их на фронте, конечно, никогда не было. Это чисто такие человеческие мечты, когда окажешься живой после войны. Мы на фронте не переживали за каждый день, каждую минуту. Первое время пребывания на фронте – да, тяжело, пока изучишь все законы войны. Потом привыкаешь, легче становится. Не кланяешься каждой пуле, каждому снаряду.
Фотограф Наталья Чобану (Natalia Ciobanu)
текст подготовила Дарья Карацюба
Использование материалов возможно только с письменного солгасия